приложили от души, чтоб неповадно было.
У нас все началось с забастовки шахтеров, в кои-то веки присоединивших свой голос к общему движению. Потом начался стихийный митинг, переросший в демонстрацию с требованиями сперва экономическими, но быстро, как и всегда в таких случаях, перешедшим к политическим. Требовали отмены повсеместной гегемонии КПСС, разгона исполкомов, равноправия, честных выборов, отставки первых лиц, как города, так и страны — что интересно, и за тех и за других вроде только что голосовали, Горбачева съезд народных депутатов избрал президентом, а горсовет только что сам вполне себе демократично переизбирался, без Михалыча, кстати, он решительно отверг участие в «балагане», как сам это назвал. Неудивительно, что без его участия власть даже фасад не поменяла, практически не встречая сопротивления горожан. Как и понятно, что это им даром не прошло, народ, по русскому обычаю, долго запрягал, но не видя альтернативы замшелым представителям административно-командной системы города, полез в бутылку. Обком взяли в кольцо, та же участь постигла и горсовет. Митингующие требовали справедливости, кричали, что заблокируют работу этих органов, пока первый не отменят напрочь, а второй не переизберут на конкурсной основе.
Видя, что проку от милиции нет, власти пригласили войска. Случилось чуть получше, чем в Тбилиси годом ранее. Слава богу, не стреляли, просто били так, что в образовавшейся давке и от ударов погибли четыре человека и пострадали около сотни, некоторые довольно тяжело. Обком и горсовет разблокировали, митингующих разобрали по КПЗ, откуда выпустили совсем немногих, остальным грозили реальные сроки чуть не за попытку свержения действующей власти. Город еще какое-то время патрулировали на бронетранспортерах войска, и только вот-вот, когда всем жителям все стало понятно, они ушли подавлять новое восстание в другом месте.
Я несколько дней думал, потом все же решился, позвонил отцу. Узнать как он, что он, во время этой заварушки. Набрал номер и долго слушал гудки. Наконец, когда в трубке послышался его голос — не выдержал, повесил трубку. Долго стоял с колотящимся сердцем возле телефона, но перезванивать не стал. Ушел домой.
Город приходил в себя долго, месяц, если не больше. Где-то к сентябрю только жизнь выправилась — но все это время мы приходили на работу больше для того, чтоб пересчитать друг друга, удостовериться, что с нашими коллегами ничего не случилось, и что жизнь продолжается, как есть. Уже и это, после всех пертурбаций, виделось хорошим знаком. Затем уже стали подтягиваться клиенты. Что-то заказывать, уточнять, спрашивать. Особенно насчет телефона, ведь многим куда привычней звонить, нежели приходить на место по любому вопросу. Я, как юридическое лицо, отправился узнавать, когда можно будет купить номер, как выяснилось, все одно до следующего года, пока не проложат основной кабель, нечего и думать. Рассказали только об удивительном изобретении, давнишнем, но у нас распространения, по понятным причинам не получившим, как ксерокс или рация. Портативный радиотелефон, на который, сдавшись, согласилась выдавать лицензии контора службистов. Он конечно, поменьше, чем радиотелефон в чиновничьей машине, но все весит несколько кило, да и заряда хватает на пару дней, но ведь, черт возьми, штука удобная — номер, который всегда с тобой. Можно звонить из любой точки города, если рядом есть нужная антенна, конечно. Очень удобно… будет, когда сеть антенн-сот покроет весь город а так же его окрестности. Да и другие города. Станет возможным путешествовать, всегда оставаясь на связи, что в наш безумный век скоростей и атома…
— Значит, обычный телефон не дадите, — резюмировал я. Мой собеседник только руками развел.
Глава 35
В начале октября Оля решилась снять внутриматочную спираль. «Мы и так затянули, — говорила она, — в будущем году мне тридцатник стукнет, а лучше от этого я не стану. Пусть меня тоже рожали поздно, но тогда и время и родители другими были. Тоже второй брак, кстати, как у нас с тобой».
Я кивал, вот странно, внутренне вовсе не настроясь на первенца, все одно, готовился к событию, сам не сознавая, как и что произойдет — и с Олей и со мной. Как пройдет беременность, роды, как я вообще встречу своего сына, почему-то не сомневался, что это первым родится сын. Я еще говорил что-то о второй девочке, но кажется, сам не понимал, что несу. Оля уж точно раскусила. Готовила меня хотя бы к первому потрясению.
— Время конечно, не лучшее, — соглашался я. Оно и верно, с сентября в городе ввели талоны на стиральный порошок, а с января будущего года планировали перевести из дефицитной категории в талонную колбасы, сливочное масло и, пока не наверное, муку. Вопрос еще решался. Тем более, что мясо все равно стало не достать даже по талонам, видимо, переместилось на рынок, хотя и там кроме голяшек и суповых наборов похвастаться торговцы ничем не могли, а из круп пока еще можно было спокойно купить перловку, дробленый рис или «Артек» для голубей. Зато норму выдачи сахара срезали в очередной раз, уже который доведя ее с изначальных трех килограммов до полутора. Срезали и растительное масло, до литра в месяц. Как говорили, мера временная, Агропром все решит. Не больно верилось.
— Время не лучшее, — кивала и Оля, — но если ждать, так вообще не дождаться можно. То одно будет плохо, то другое. И сами не молодеем.
И покусывая губы, смотрела на меня. Для нее обстоятельство наших лет все еще оставалось болезненным — ведь она на два года старше, а потому всегда волновалась, когда решалась на что-то серьезное, связанное не только с ней, сколько с ее возрастом, вернее, с нашей разницей.
— Значит, займемся сегодня же, — согласился я. Она слабо улыбнулась. Но возражать не стала, напротив.
Как не возражала и в последующие дни и недели. Странно, что ничего не выходило, мы не просто старались, мы были настойчивы, целеустремленны, деловиты, даже… странно все это звучит, но настрой у нас присутствовал именно как у комсомольцев, прокладывавших железную дорогу, скажем, как у Павки Корчагина — о котором нам в далеком еще детстве рассказывали воспитатели детсадов.
Но не выходило. Оля несколько раз, почему-то всегда одна, ходила в консультацию, возвращалась тихая, смурная, ничего не говоря, уходила к себе, вернее, оставалась в спальне, выгоняя меня в гостиную, где я слонялся меж окном и дверью, не зная, ни что делать, ни как подойти. И это тоже смущало. Ведь мы уже почти два года женаты, вроде должны найти друг к другу подходящие ключики на все случаи жизни, вроде и находили. Вот только к этому замку требовалась особая отмычка, а ее…
Я подошел к Оле, она плакала тихонько, как верно и вчера и за неделю
